С тринадцати лет Марусю окружали развитые, интеллигентные, хорошо воспитанные юноши. Маруся так привыкла к дружбе с ними, что редко задумывалась о любви. Каждый из окружавших ее молодых людей готов был стать верным поклонником. Каждый поклонник готов был жениться на миловидной, стройной и веселой дочери Татаровича.
Но вышло совсем по-другому. Дело в том, что Маруся полюбила еврея..
Всем, у кого было счастливое детство, необходимо почаще задумываться о расплате. Почаще задавать себе вопрос - а чем я буду расплачиваться?
Веселый нрав, здоровье, красота - чего мне это будет стоить? Во что мне обойдется полный комплект любящих, состоятельных родителей?
И вот на девятнадцатом году Маруся полюбила еврея с безнадежной фамилией Цехновицер.
В сущности, еврей - это фамилия, профессия и облик. Бытует деликатный тип еврея с нейтральной фамилией, ординарной профессией и космополитической внешностью. Однако не таков был Марусин избранник.
Звали его полностью Лазарь Рувимович Цехновицер. Он был худой, длинноносый, курчавый, а также учился играть на скрипке. Мало того, как всякий еврей, Цехновицер был антисоветчиком. Маруся полюбила его за талант, худобу, эрудицию и саркастический юмор.
Марусины родители забеспокоились, хотя они и не были антисемитами. Галина Тимофеевна в неофициальной обстановке любила повторять:
- Лучше уж я возьму на работу еврея. Еврей, по крайней мере, не запьет!
- К тому же, - добавлял Федор Макарович, - еврей хоть с головой ворует. Еврей уносит с производства что-то нужное. А русский - все, что попадется ..
И все-таки Марусины родители забеспокоились. Тем более, что Цехновицер казался им сомнительной личностью. Он каждый вечер слушал западное радио, носил дырявые полуботинки и беспрерывно шутил. А главное, давал Марусе
идейно незрелые книги - Бабеля, Платонова, Зощенко.
Зять-еврей - уже трагедия, думал Федор Макарович, но внуки-евреи - это катастрофа! Это даже невозможно себе представить!..
...В результате Цехновицер надоел Марусе, и она полюбила Диму Федорова.

...Временами Маруся испытывала полное отчаяние. Угрожала Разудалову самоубийством. Именно тогда в его репертуаре появился шлягер:
Если ты пойдешь к реке топиться,
приходи со мной, со мной проститься!
Эх, я тебя до речки провожу
и поглубже место укажу...

... Все это могло довольно плохо кончиться, если бы не Шустер. Шустер работал на курсах уборщиком. До эмиграции тренировал молодежную сборную Риги по боксу. Лет в пятьдесят сохранял динамизм, рельефную мускулатуру и
некоторую агрессивность. Его раздражали чернокожие.
Целыми днями Шустер занимался уборкой. Он выметал мусор, наполнял кипятильник, перетаскивал стулья. Когда он приближался со шваброй, учащиеся вставали, чтобы не мешать. Все, кроме чернокожих.
Черные юноши продолжали курить и раскачиваться на табуретках. Всякое рвение было им органически чуждо.
Шустер ждал минуту. Затем подходил ближе, отставлял швабру и на странном языке угрожающе выкрикивал:
- Ап, блядь!..
Его лицо покрывалось нежным и страшным румянцем:
- Я кому-то сказал - ап, блядь!
И еще через секунду:
- Я кого-то в последний раз спрашиваю - ап?! Или не ап?!
Черные ребята нехотя поднимались, бормоча:
- О'кей! О'кей...
- Понимают, - радовался Шустер, - хоть и с юга...